Егор Зайцев
«Черная коробка» Павла Пряжко, реж. Никита Бетехтин, Центр имени Вс. Мейерхольда
Герои «Черной коробки» существуют одновременно в 2016-м и 1986-м, когда они учились в советской школе-интернате.
В черной коробке зрительного зала (он же игровое пространство) двери открыты, но за ними темнота, и уйти нельзя. Взмахи крыльев взлетающей птицы вскоре сменяются гудением и скрежетом, изредка перебиваемыми глухими ударами и идиллической советской музыкой из барахлящего приемника. Звук удерживает зрителя в коробке. Это пространство квадратов и кубов. По периметру сцены расставлено пять стеклянных параллелепипедов, в каждом из которых отсутствует одна грань. Актеры тоже заперты в коробке. Они никуда не уходят, лишь прячутся в темноту позади зрителей. Ни у кого из героев нет часов – время сломалось, вернулось назад и остановилось. «Тихий час, думаю, закончится скоро», – говорит один из героев, но уверенности ни у кого не возникает. Время здесь сливается с пространством: оно ограничено, сжато, чьей-то рукой скручено в черный коробок. Цвет и свет – бинарны, поделены на черное и белое, луч и тьму, – минималистичны и контрастны.
Для Марины и Алексея (взрослых в школьной форме, Ольга Добрина и Михаил Горский) – это счастливое детство, их потерянный Рай. Они с радостью принимают правила старой игры. Они готовы подчиняться, их свобода, судя по всему, успела им надоесть – присев на одно колено (передавая классный журнал), они вручают ее своему Господу Богу, классному руководителю. Но на что ему этот «бесценный дар»? Как и «школьник» Сергей (эти два сомневающихся героя с самого начала отличаются от остальных), он не готов беспрекословно согласиться с происходящим. «Сколько вам лет?», «А сколько мне лет? А Евгении Дмитриевне [медсестре]?» – спрашивает он 40-летних детей с остекленевшими глазами.
Ни классный руководитель, ни трагически воспринявший возвращение в прошлое Сергей (Евгений Козлов) не находят понимания у других персонажей. Так, Валера (Сергей Мухин), еще один «ребенок», демонстративно отказывается обсуждать происходящее. Этот герой, впрочем, занимает в системе персонажей пьесы особое место. Соглашаясь, как и другие «школьники», с произошедшем временным скачком, он, однако, не собирается играть в ту же игру. Он, единственный из персонажей, свободно покидает пространство «черной коробки», хочет уехать из школы-интерната, но, находясь в ней, с пугающим упрямством устанавливает свой собственный порядок: «Всё должно лежать там, где я положил». Сомневающийся Сергей не может не подчиняться: он подходит, когда ему говорят, ест ненужную ему таблетку, сдает своего друга, бросает спички в урну, когда ему приказывает классный руководитель, поднимает их, когда его просит Валера. Он не способен последовать совету друга: «Делай, что хочешь». Даже находясь в отчаянии, он всегда делает то, что ему говорят.
Намеренно минималистический язык спектакля заставляет зрителя читать между строк или даже – за строкой. Доведенный до абсурда натурализм, во всей полноте выраженный в максимально подробных авторских ремарках (часть из которых транслируется сквозь шумящий динамик) и разговорах персонажей, очень точно передает состояние людей, вернувшихся в давно минувшее – душные время и пространство. На 90% состоящие из вопросов и императивов диалоги пьесы – это, по большей части, означающее, лишенное означаемого. Бессмысленные реплики, заставляющие героев и зрителей приходить в уныние или обреченно смеяться, говорят самой своей формой. Прошлое 1986-го года и настоящее 2016-го (год написания пьесы) – это время команды и подчинения, контроля и покорности. Это диктует сам язык. Во время просмотра спектакля, наверное, невозможно не трактовать происходящее с точки зрения политики.
Уже давно в либеральной среде вызывает опасения осуществляющийся откат к советскому. По мнению многих, прошлое возвращается. Именно на буквальной трактовке этой идеи строится «Черная коробка» – для героев пьесы этот переход произошел резко, они обескуражены и не знают, что делать, не могут понять, в каком времени находятся. Для нас же он растягивается на долгие годы, и мы зачастую не замечаем перемены.
Работая с пьесой, режиссер спектакля Никита Бетехтин пошел на некоторые изменения в тексте: иронически обыграл неграмотную речь некоторых героев, предоставив учителям поправлять их; преобразовал финальную сцену. Один из самых ярких образов спектакля: герои, играя в классики, один за другим покидают сцену вслед за Валерой, – ставит сильный акцент на фигуре последнего, а также привносит в темное и душное, давящее пространство ветер легкости. Пусть неизвестно доподлинно, что находится в черной коробке, так же, как мы не знаем, что за будущее нас ждёт – это не повод не жить в этом мире, не находить для вещей их местá, не играть в классики. Облегчение в финальных сценах чувствуют и зрители: один из них, мужчина лет сорока, начал смеяться и не мог остановиться, что, вероятно, было вызвано не собственно комическим (которое, впрочем, тоже в спектакле присутствует), но той разрядкой, что была заложена в самой пьесе, усилена и акцентирована Бетехтиным.
Особого внимания заслуживает игра актеров: они, выражения их лица, темп речи, скорость движения, – единственная реальность спектакля, которой можно верить. В отличие от языка, прозрачной ширмы, сквозь которую проступает истинное высказывание, они тождественны себе, таким, какими мы их видим. Наблюдая, как стекленеют глаза «детей», с обожанием смотрящих на классного руководителя, как указующий голос медсестры приобретает стальной призвук, как дрожит и плачет Сергей, безуспешно сопротивляющийся диктату, – мы ясно различаем «картонность» мира, в который попали живые герои. И начинаем искать выход.
Дверь наружу раскрывается в, наверное, центральном диалоге пьесы. На вопрос классного руководителя, как «все выглядит за окном», один из не сомневающихся «школьников» отвечает: «Так же выглядит». Эта реплика в дальнейшем будет названа его «проколом». Из нее классный руководитель делает важнейший вывод о том, что это не они переместились в прошлое, а прошлое оказалось будущим, пришло вслед за настоящим. Выбор именно этой реплики как ключевой кажется не очень удачным. В данном контексте она порождает двусмысленность: так же, как когда? В 1986-м или в 2016-м? Владимир Павлович (Валентин Самохин), очевидно, интерпретирует её вторым способом. Зритель, однако, вовсе не обязательно сразу поймет её именно так и может прийти в растерянность от следующего из нее резкого сюжетного поворота. Такой эффект не выглядит преднамеренным, а значит, едва ли может быть желательным.
Этот диалог становится кульминацией пьесы, за которой следует неожиданная развязка: аутсайдер мира школы-интерната, Валера, которого грозятся отправить в колонию его собственные родители-учителя, вдруг оказывается протагонистом. Об этом открыто говорят Сергей и классный руководитель:
– Думаю, Валера один понимает правила этого мира. <...>
– Да, у меня такое же ощущение.
Валера – единственной свободный герой пьесы, не вступающий ни в какие властные отношения и действующий сам по себе. Своим, причудливым способом он преобразовывает реальность (кладя в стеклянные кубы порванный журнал, мертвого голубя и попугая), не тратя время на сетования по поводу её качеств. Разрывая слепившееся время и пространство, он меняет последнее, определяя место предметов, не ограничивая своих передвижений, – тем самым заставляя время вновь пойти вперед. Для него происходящее как игра, игра в классики из финальной сцены (заставляющая вспомнить Хулио Кортасара), открывающая «черную коробку», выводящая героев за территорию школы. Именно Валера выносит на сцену маленькую черную коробочку – двойника большой. Удвоение черной коробки приводит к смещению смысла: никто не знает, что находится внутри коробки (кроме Валеры), никто не решается её открыть или выбросить. Таким же становится и отношение героев к реальности, в которую они попали. Теперь она представляется им как игра, правила которой им неизвестны, но должны быть найдены.
Егор Зайцев окончил зарубежное отделение филологического факультета МГУ, продолжает учебу в магистратуре на кафедре современной русской литературы в МГУ. Участвовал в создании третьего номера „Замыслов“ (как автор стихов) и писал для блога „Любимовки“ в 2017 году.
