Валерия Тогобицкая
Портрет режиссера Евгения Марчелли
Имя режиссера Евгения Марчелли известно не только в Ярославле. Два года назад он приехал из Калининграда и стал художественным руководителем Ярославского театра драмы имени Федора Волкова. До этого он работал в «Тильзит-театре» (Советск), в Омске, в Москве. В 2009 году в Калининграде из-за оригинального прочтения пьесы Горького «Дачники» случился скандал: театр обвинили в порнографии. Марчелли же назвал свою работу «чистой девственной историей». Да, этот режиссер любит эпатировать публику, провоцировать, вызывать на откровенный диалог. При нем Ярославская драма ожила, зашевелилась, пробудилась ото сна. Первая постановка Марчелли в Ярославле - «Екатерина Ивановна» по пьесе Леонида Андреева - была номинирована на «Золотую Маску». Анастасия Светлова в главной роли получила несколько премий за свою работу. Спектакль стал вызовом затерявшейся во времени публике.
В классических пьесах выстрел обычно звучит в финале пьесы, Леонид Андреев пошел другим путем: с выстрела у него все начинается. Пули, выпущенные в Екатерину Ивановну ее мужем Горей (Егором) в порыве сумасшедшей ревности, не задели ее, но в душе оставили раны. В этой семье уже нет потребности друг в друге, они не дарят друг другу тепло, нежность. Жизнь перерастала в привычку, отношения стали мнимыми, пришла пустота. Екатерина Ивановна уже ничего не чувствует, ничто не воспринимает адекватно. Толпа мужчин смотрит на ее обнаженное тело, смеется, торгуется, растаптывает ее. Марчелли в этом спектакле говорит о невозможности вырваться, освободиться. Он поднимает вопрос о трагедии женщины, трагедии души человека.
В «Зойкиной квартире» режиссер вновь говорит о несвободе, «тюрьме». Человек помещен в «клетку», он пытается найти выход, «раздвинуть» прутья, но от борьбы с обстоятельствами раны только увеличиваются. Истерзанное тело, истерзанная душа. «Зойка – человек, загнанный в угол, не смогший реализовать себя в жизни, профессии, любви. Дело, которое она затевает с Аметистовым – не публичный дом, а некая среда, как бы клуб. Без «кабинетов», без темы спаривания, без едва одетых моделей на подиуме. Театр. Искусство. И они так увлекаются им, что забывают, что хотели заработать на этом денег и удрать в Париж», - говорит режиссер. Всё - театр, всё ложь. И в этой лжи герои пытаются существовать, жить по-настоящему, но они потеряли грань между действительностью и игрой. Игра захватила их полностью. В спектаклях Марчелли герои всегда сопротивляются обстоятельствам, борются, воюют, но получают поражение.
Марчелли изучает судьбу человека во времени. Чаще это судьба гибнущей женщины-мученицы. Спектакль «Без названия» по пьесе Антона Чехова, наоборот, - о деградации мужчины. Но вместе с Платоновым гибнут и его женщины - уподобленные гиенам, жаждущим вкусить «сгнивающую» плоть Платонова. Те, наконец, добравшись до нее, съедают Платонова до конца, без остатка. Главный герой гибнет, постепенно сам становясь хищником. Его спасением стала смерть.
Один из последних спектаклей Евгения Марчелли - «Дом Бернарды Альбы» Федерико Гарсиа Лорки - тоже о судьбе женщин. Прототипом Бернарды послужила соседка родителей в селении Аскероса. Пьеса основана на реальных событиях. Прошло уже почти сто лет, и испанские законы того времени давно отошли в прошлое, став глубокой архаикой. И все-таки нечто от слепой и чудовищной преданности «законам предков» осталось и в нашей жизни. Важно, что эта трагедия происходила с такими же людьми, как мы.
Как и везде, в спектакле действуют и играют одни женщины. Казалось бы, вот женщины без мужчин, вот их история. Но отсутствие сильного пола не снимает проблему, а лишь обостряет ее. Бернарда Альба (Татьяна Малькова) - мать пятерых дочерей, похоронила мужа и объявила в доме восьмилетний траур. И ладно бы дочери были маленькими, но они уже давно сформировавшиеся, созревшие девушки. Желание любви, страсти, мужского тела, запаха, прикосновений переполняет их, зашкаливает. А на горизонте появляется достойный кандидат в мужья для старшей дочери Ангустиас (Ирина Сидорова) - Пеппе Римлянин. Жених оказывается в любовном плену еще у одной дочери, самой младшей – Аделы (Мария Полумогина). До часу ночи Ангустиас разговаривает с ним через окно, а до половины пятого – Адела. Животная ревность младшей дочери, чистая и светлая любовь старшей, козни других сестер - все это приводит к несчастью.
Адела носит под сердцем его ребенка и яростно борется за место единственной женщины Пеппе. Она никому его не отдаст, она любому глотку перегрызет за него, пойдет против воли матери, против сестер, но добьется своего. Так бы и случилось, если бы самая младшая и самая смелая дочь не умерла.
Спектакль Евгения Марчелли начинается с буйного, сумасшедшего, страстного испанского танца (хореограф Елена Прокопьева). Он предвещает, кличет беду. Еще не известно, кто из актрис кого играет, но из этой толпы выходит пока неизвестная нам героиня, обозначая противостояние как будущий образ спектакля. Одна против всех, все против нее. В музыке усиливаются и растут тревожные интонации (композитор Игорь Есипович). Скрипка бьет по нервам, задевает душу, терзает сознание.
Режиссер оригинально использует сценическое пространство: он размещает зрителей в пространстве арьерсцены, а сам спектакль играют на фоне пустого зрительного зала, которому предстоит стать важным участником спектакля.
И уже во время первого танца можно видеть сидящую в партере элегантную, наряженную Марию Хосефу (Татьяна Позднякова). Она – мать Бернарды, «эфемерное» создание, почти привидение. Ее запирают в комнате, но она призрачна, невесома, умеет проходить сквозь стены, ее ничто не держит, для нее нет преград. Хосефа наблюдает, комментирует, предрекает. «Пеппе вас сожрет», - говорит она. Она хочет уехать в свое имение, дабы не видеть, что творится в этом доме.
Вернувшись с похорон, сестры сдирают с себя десятки слоев блестящих, шелестящих, пышных юбок, как свободу и красоту былой девичьей жизни (художник по костюмам Фагиля Сельская). Роскошные одежды теперь в прошлом, не для кого красоваться. Они теперь как заключенные под стражей собственной матери.
Дочери во главе с Бернардой тщательным образом моют пол, начисто смывая дух мужчин из дома. А их одежды, в которых они остались, сняв с себя всю мишуру, напоминают тюремные робы. Все одинаковые, все безликие.
Особенность спектакля Марчелли - двойное зрение. С одной стороны – реальность, с другой – условность. Во втором акте героини лепят пельмени.
Мясо, перекручивающееся через мясорубки, лук, мука. В сцене лепки пельменей прочитывается и сексуальный голод, и ненависть. Адела вылепливает из теста фаллос, а через секунду сминает его в комок сгустившейся злобы. От этого и начинается заваруха, а потом и драка. Злоба перерастает в ненависть, ненависть доходит до предела, перерастая в отчаяние. Горсти муки, брошенные в ненависти, обволакивают лица, фигуры, пространство густым туманом, накаляя атмосферу. И жарко, и нечем дышать. Мясо, которое Магдалена (Анастасия Светлова) сначала очень профессионально, как повар, разрезает на куски, а потом делит на всех – символ человеческой плоти. Магдалена прикручивает к столу мясорубку, кладет в нее куски этой плоти и перемалывает, перемалывает. Она вращает мясо железной спиралью, и, кажется, будто все существо сестер вращается вот так же по остриям этой спирали и очень легко попасть в этот оборот. Но жернова мясорубок крутятся, перемалывают, пускают сок, повизгивают. А потом мясо заворачивают в тесто, как в белое защитное гнездо, чтобы спрятать, укрыть. Но пельмени остаются недолепленными, как и отношения сестер – недосказанными. Вообще, складывается ощущение, что пельмени в этом доме лепят часто. Это стало своеобразным ритуалом, как и мытье полов. Только вот при жизни отца мука в воздухе наверняка казалась легкой дымкой.
Мужчины в спектакле появляются лишь однажды, не считая Пеппе Римлянина, который ни разу не выйдет на сцену, но его дух витает повсюду. Это поющие жнецы в театрализованных испанских костюмах. Они виртуальны, до них не дотянуться, не прикоснуться. С точки зрения режиссера они – пародия. Для женщин – недосягаемый идеал, рожденный их воображением. Жнецы лишь издают зазывающие звуки, а сестры с замирающим сердцем и неморгающими глазами продолжают машинально лепить пельмени, неотрывно глядя на «проплывающих» мимо выморочных «женихов». Когда жнецы исчезли за горизонтом, сестры ринулись продлить очарование - смотреть пейзаж с удаляющимися женихами из окна. На сцене остались Мартирио (Ирина Наумкина) и Амелия (Александра Чилин-Гири). У этих девушек отношения несколько иные. Видимо, они смирились с отсутствием мужчин, и вместе преодолевают наплывы любви и страсти. Однополая любовь для них – выход. Хотя это не мешает Мартирио издеваться над Ангустиас и Аделой. Это она рассказывает о том, что Пеппе уходит под утро от Аделы, это она прячет фотографию Пеппе, украв ее у Ангустиас. Может, она тоже в него влюблена? А за всем этим пристально наблюдает Магдалена. Она всегда все видит, все знает. Эта сестра – страж порядка, она жесткая, неподкупная, трезвомыслящая. Магдалена не меньше других мечтает о мужчине, но она держит себя в руках, она для себя все решила. Несвобода, так несвобода. И в ней сестра нашла свое место.
Третье действие начинается с застолья. Стол прекрасно сервирован, вилки и ножи мелькают в руках, звонко стучат по тарелкам, но тарелки пусты, трапеза театрально-условна. Наконец, в доме появился гость, точнее гостья. Сестры создают видимость приличия, имитируют гостеприимство и дружелюбие. Улыбаются искусственно, смеются ненатурально, стараются показать гостье (Марина Тимченко), что в этом доме все как у людей. Только Адела (уже беременная) не может скрыть своего состояния. Ей плохо, она не может улыбаться, ее тошнит. В первую очередь из-за беременности, но и от фальши тоже. Когда, наконец, она выплескивает «внутренности» наружу, все начинают судорожно стучать железными вилками и ножами по железным тарелкам. Они пытаются заглушить звуки рвоты.
В спектакле Марчелли рваный ритмический рисунок. В мерном ритме лепки пельменей – кажущееся спокойствие и миролюбивая тишина. В рокоте работающей мясорубки, за столом - зреют бури, скандалы, а потом все внезапно стихает. Вулкан изрыгает горящую лаву, долго готовящуюся выйти наружу. Он выплеснул ее и снова затих, но лишь на время, чтобы потом снова неожиданно взорваться. Музыкальная стихия спектакля, его звуковая партитура - шелест парчовых юбок, звон железных ведер, стекающая вода, стук металлической посуды. Женские стоны, шепоты, крики.
В этом доме все скоро окончательно рушится, его уже ничем не склеить, никак не спасти. Мать, с одной стороны - охранник-цербер, а с другой - любящая и отчаявшаяся душа, со всеми полагающимися инстинктами защиты, опеки, любви, которые впрочем, где-то глубоко зарыты. Их очень не хватает дочерям. Они не чувствует в своей матери мать. Она для них – судья, палач, диктатор, и в самой меньшей степени – защита и опора.
На плечи Бернарды умерший муж взвалил столько проблем, что ей они оказались не по силам. Она не справилась. Бернарда Альба – сильная, мужественная женщина - проиграла. Она соорудила замок из песка, а он стал рассыпаться прямо в ее железных руках.
Наивная Ангустиас, которая тоже не чувствует искренности и поддержки в матери, стала замечать странности в поведении своего жениха, ей стало казаться, что он чего-то не договаривает. Конечно, не договаривает! А она все чувствует. В чистой, светлой душе рождаются черные мысли.
В разговоре с матерью Ангустиас делится своими сомнениями и становится очень похожей на Пьеро, такая же бледная, в белом платье и с трагическими взглядом огромных глаз-озер. Потом, выдержав бешеную атаку сестер, физические побои, она размазывает по лицу алую помаду, а на руке останется кровавый след. Старшей, глупой, нелепой, искренней сестры Ангустиас больше нет. Теперь это просто тело, без души, без любви, без эмоций.
Финалы своих спектаклей Марчелли всегда делает аллегорическими. На балконе зрительного зала Адела в белой длинной рубахе, а на сцене в таком же одеянии Мария Хосефа. Разделяет их огромное поле маков, которое «расстилают» по всему пространствут тысячного зала жнецы. Мария Хосефа исполняет танец, в котором прочитывается множество смыслов. Это и любовь Ангустиас, и смерть Аделы, и смерть любви обеих. Адела повторяет те же движения, только резче, жестче. Она путается в своих длинных волосах, как в веревке, пытается вырваться, освободится. А на фоне - маки, как символ чистой любви, и в то же время, смерти. Как в стихотворении у Лорки: «Смерть - частая гостья с полей этих тайных. (Срезает садовницей слезные маки)».
Смерть, которая посетила этот дом и забрала жизнь Аделы, станцевала свой танец и ушла. Остались только маки, красные, изящные цветы. Любовь, которая печально наблюдает за несправедливостью жизни, но ничего не может сделать. Но придут новые люди, которые окунутся в поле маков с головой. Кто знает, может им повезет больше?!
Фото Татьяны Кучариной
Тогобицкая Валерия - студентка 4-го курса Ярославского театрального института (бакалаврская программа – театроведение). Родилась 29 сентября 1988 г. в Одессе. Имеет около десяти публикаций в театральных СМИ и фестивальных газетах. Успешно сотрудничает с Молодежным театральным фестивалем «Будущее театральной России». Принимала участие в обсуждении спектаклей Ярославского ТЮЗ и Рыбинского театра драмы.
